Индустриальный прогресс и проблема модернизации
Крупное машинное производство является, по сути, гигантской концентрацией человеческих способностей, воплощением человеческих усилий, их связей и композиций. Но человеческие связи и силы, воплощаясь в системах машин, обретая механическую структуру, сами начинают двигаться и воспроизводиться по логике созданных ими производящих орудий и средств Повторяющиеся циклы производства и его расширение требуют все нового вещественного и человеческого материала Однако новизна этого материала не выходит за рамки заранее определенных производством свойств: он должен быть в достаточной степени однороден и в достаточной мере прост, чтобы включиться в отлаженную машину производства вещей.
Разнообразная материя природы, становясь сырьем для крупного машинного производства, предстает в виде однородных масс, которые могут обрести форму, воплотиться в вещи, только пройдя череду преобразований.
Люди тоже предстают в качестве особого рода материала сырья, народных и трудящихся масс, подключающихся к маховику индустриального продуцирования, приобретающих в нем общественно-необходимые стандартные свойства.
Общественное производство, т.е. производство как средство наращивания человеческих сил и удовлетворения человеческих потребностей, превращается в производство вещей, включающее и «производство» человека как подвида вещей, как товара с определенными качествами и потребительскими свойствами.
Экономика как средство собирания, сложения и умножения человеческих сил, их стимулирования и развития становится средством расширяющейся трансформации деятельных человеческих качеств в свойства вещей, в их накопление и комбинирование. Причем экономика крупного индустриального производства устроена так, чтобы выпускать массы вещей, большие серии товаров. Эти товары заполняют рынки, формируют массовое потребление, закрепляют его стандарты. Производство диктует свои условия на всех стадиях движения товаров, оказывает давление на рынок, создает потребителя с определенными ориентациями на серийно воспроизводимые вещи.
Человеческие силы и способности, формирующие и поддерживающие движение вещей в системе производства, все более «захватываются» этим движением и сами движутся по этой логике, логике вещей.
Логика вещей, утвердившаяся в производственной и экономической сферах, стала распространяться на отнюдь не вещественные формы человеческой деятельности. Она внедрилась в науку, образование, право и политику, стала определенным умонастроением, неким стилеобразующим началом повседневного человеческого поведения.
Наука дает образцы описания различных «логик вещей», их изучения, использования в производстве, их «приложения» к нуждам практики. Природный и человеческий мир преломляется в схемах законов, позволяющих различные явления и события представить как однородные серии.
Сама наука тоже поддается искушению серийного производства; начинается формирование лабораторий и институтов, работающих по принципам фабрик и заводских цехов.
Развитие образования рассматривается как его расширение, как охват обучением все большего числа людей. Предполагается, что распространение знаний является важным условием промышленного прогресса, а также и всех других сфер общества. Культура также в значительной мере связывается с ростом знаний и их проникновением в широкие массы. Функционирование культуры оказывается под мощным воздействием технической эволюции: возникают средства передачи информации — телеграф, радио, кино, обновленное типографское оборудование, — способствующие неограниченному в принципе тиражированию культурных образцов, стимулирующие подмену культуры массовыми коммуникациями.
Во второй половине XIX в. страны, вставшие на путь промышленного развития, экономически расширяющейся цивилизованности, в полной мере пережили давление этой тенденции. В практическом поведении людей и их мышлении она «расслаивалась» на несколько основных тем, в основном определявших различную включенность индивидов в логику вещей.
Доминирующими были ориентации, в основном совпадающие с логикой вещей; нормальное течение общественной жизни, кооперация деятельности, наращивание богатства общества и индивидов, изживание социальных «язв», рациональная организация образования, науки и культуры связывались с этой логикой. Она экстраполировалась на будущее: оно рассматривалось в свете усовершенствования и расширения логики вещей.
Другая ориентация, менее распространенная, но не менее заметная, чем первая, базировалась на фактах несовпадения логики вещей и человеческого бытия. Она фиксировала «выключенность» из логики вещей многих важных аспектов практической и духовной жизни человеческих индивидов, их самобытности, индивидуальности, непосредственной цельности. Она отмечала, что логика вещей в массе жизненных актов не только не считается с собственными качествами людей, но лимитирует, упрощает, извращает или даже стирает эти качества. Будущее, с точки зрения этой установки, виделось не приспособленным для личностного развития людей, причем тем более враждебным для них, чем более распространялась логика вещей. Там, где первая ориентация видела поле деятельности, работающей на прогресс, благосостояние, оздоровление общества, вторая обнаруживала деморализацию практики, угасание культуры и растворение личностных человеческих начал. Вторая ориентация пыталась использовать гуманистическую традицию, но ее гуманизм оказывался безопорным, «реактивным» по отношению к доминирующей практике, был окрашен в пессимистические тона. Под этим влиянием оказалось и обособившееся гуманитарное познание в конце XIX столетия. Напротив, позитивно ориентированное на логику вещей мироотношение стимулировало развитие социальных наук, бурно прогрессирующих на начальной стадии в значительной степени за счет пренебрежения сложностями индивидного человеческого бытия.
Доминирующей для мировоззрения индустриального общества является идея прогресса, прогресса производства, потребления, знания, морали, искусства, природы человека. В идее прогресса улучшение жизни общества и человека связывается с ростом производства, с укрупнением форм социальной кооперации, с освоением новых видов сырья и энергий. Эта идея, по сути, базируется на мифе, согласно которому пределов распространению деятельности человека не существует. Причем сама деятельность человека в этом мире представлена как экспансия человека в пространства природы, как преобразование им внешних для него материй и средств. В этой идее наличествует убеждение в некоем эволюционном автоматизме: движение человека по линии усовершенствования средств деятельности обеспечит ему безбедное и бесконфликтное существование. С этой идеей прогресса родственна философия истории, определяющая магистраль мирового развития, разделяющая общества и культуры на передовые и отсталые, создающая таким образом представления о подтягивании одних стран до уровня других, превосходства одних культур над другими.
Важной составляющей этой идеи прогресса является понятие модернизации, убеждение в необходимости постоянного усовершенствования и обновления средств человеческой деятельности. Причем понятие о модернизации средств так или иначе отрывается от представлений о собственном бытии человека, о конкретном разнообразии природного и социального мира, в котором эти средства могут быть использованы. Фактически в идее модернизации средств деятельности подразумеваются машины, самодействующие схемы, обновление которых автоматически приносит человеку вещественные богатства, дает дополнительные возможности в господстве над природой, культурой и историей. Однако дальнейший ход социальной истории показал, что преувеличенный интерес общества к модернизации средств деятельности порождает проблемы, ставящие под сомнение и прогресс, и модернизацию.