Оформление внешних и «внутренних» инструментов человеческой деятельности
Индивидуализация людей, обусловленная совместным и разделенным характером их деятельности, стимулировала развитие у них соответствующей способности или «органа» — для связи с социальным целым при отсутствии непосредственной совместности, общения, взаимодействия и т.п.
Пространство коллективной деятельности, осваиваемое индивидом, становилось своего рода «паузой» в непосредственной кооперации человеческих усилий. Одновременно эта «пауза» должна была заполняться представлениями индивида — хотя бы сокращенными и символизированными — о достаточно сложном, полифоническом строении жизни и деятельности коллектива. Общую деятельность индивиду необходимо было включить в организацию своего дела. Она же, «включившись» в его психику, как бы раздвигала рамки его индивидуальных усилий, соединяя его представления с более широкими смыслами деятельности коллектива.
Способность человека объединять образ своей деятельности с образом деятельности сообщества по мере своего развития становилась необходимым условием социальных связей и соответственно общественной жизни. По сути, эта способность фиксировала социальную связь в самом индивиде. Эта связь обнаруживалась в нем как сознание, т.е. как разделенное с другими людьми знание о необходимом их содействии в сохранении человеческой организации. Она же выявляла социальную значимость существования индивида, его действий, соответствующего развития его сил.
Сознание человека — особого рода его связь с миром — носит нелинейный характер. В нем сопрягаются различные отношения человека к людям и вещам, порождаемые разделенным характером деятельности, в которой индивид обособлен от других и зависим от них. Сама человеческая способность сочетать эти разнообразные — скрытые и явные, непосредственно предметные и непосредственно индивидные — связи оказывается невидимым «центром» сознания. Формирование и развитие ее обусловливает зрелость сознания.
Конечно, в каждый момент времени сознание человека к чему-то привлечено, на чем-то зафиксировано. Оно само определяется, «раскрывается», проясняется в отношении к определенному предмету. Это — условие его нормальной работы. Вместе с тем такое предметное доопределение сознания оказывается предметной конкретизацией человеческих сил, выявлением их социальной развитости. В развитой человеческой способности скрыто присутствует разделенная деятельность человеческой общности. Через соединение способности индивида с предметом она получает непосредственно предметное выражение (например, в средствах деятельности). С другой стороны, эта деятельность через формирование и развитие в индивиде способности действовать определенным образом сама закрепляется в нем как социальная связь, как осознание этой связи. Сознание фиксирует отношение индивида к предмету как связь индивида с другими людьми.
Предмет для сознания оказывается не только, скажем, физической вещью, но и знаком определенной человеческой деятельности, знаком ее отношения к другим деятельностям. Иными словами, в этом плане предмет выступает знаком, указывающим на социальное целое. Предмет как бы доопределяет человеческие потребности и желания. Он очерчивает их конкретный, содержательный смысл и вместе с тем обнаруживает их социальное значение, т.е. отношение потребностей, желаний и волений одного индивида к подобным же побуждениям других людей. Примерно то же самое он делает и с жестовыми и звуковыми сигналами, с помощью которых люди налаживают общение. Люди вынуждены вступать в общение по поводу определенного предметного содержания их жизни. Уточнение жестовых и звуковых сигналов происходит в работе человека с конкретными предметами. Это предметное уточнение сигналов превращает их в знаки человеческого языка, в слова, обладающие достаточно четкими значениями. И тогда уже не предметы уточняют смысл человеческого общения, выступают знаками целого, а слова уточняют смысл вещей, выявляют их связь с определенными потребностями и волениями индивидов. Социальная основа отношения человека к предмету как бы свертывается в способы его деятельности, в значения используемых им слов.
В этой ситуации сознание начинает работать как способность, соединяющая индивидуальный смысл предмета и социальное значение действия с ним. Оно сопрягает индивидуальное овладение словом и сохранение социальной связи. Правильное употребление индивидом слов, их соотнесенность с определенными предметами оказывается условием функционирования разделенной деятельности общества. Соответствие слова делу становится общественной проблемой.
Отметим: отнесенность слова к предмету дается совместно-разделенной деятельностью коллектива. А соответствие слова делу подтверждается его отнесенностью к конкретному предмету. Общество, побуждая словом индивида к действию, формирует определенную направленность его воли и способности на предмет. Индивид, воплощая слово в конкретном действии с предметом, обновляет или подтверждает его социальную значимость.
Слова, включенные в совместную деятельность взрослого и ребенка, помогают младенцу отделить одни предметы от других и освоить особые действия с ними. Закрепляя разные звуковые знаки за разными предметами и действиями с ними, ребенок как бы моделирует свое участие в разделенной деятельности с другими людьми. Детская модель овладения словом через совместное действие и овладение предметом позволяет судить о некоторых скрытых чертах становления человеческого сознания.
Слово, живущее в деятельности и общении людей, позволяет уловить многогранность, «полиполярность» человеческого сознания. Оно указывает на присутствие сознания в связи знаков и предметов человеческой деятельности. Но тут же оговаривает это присутствие «двойной» отнесенностью предмета и к потребностям индивида, и к деятельности рода. Оно указывает на сознание как на индивидуальную способность человека соединить индивидуальный смысл и социальное значение действия. И тут же подразумевает общественную необходимость такой способности как средства сохранения социальной связи. Оно фиксирует определенность сознания, связь его образов с конкретными предметами и тут же социально обусловливает эту конкретность деятельности.
Конкретность и отвлеченность сознания оказываются естественными формами его бытия. Человеку жизненно важно связать индивидуальный смысл действия с социальным значением предмета и скрывающимися за ним связями коллективной деятельности. Ему жизненно необходимо включить свои конкретные представления в более широкую и потому отвлеченную, переводимую в план символов и знаков картину социального бытия.
Возможность отвлеченного познания уже заложена в этой ситуации. И, видимо, не следует ее целиком списывать на функционирование науки. Не следует в этом плане разграничивать обыденное и научное сознание. Человеческое сознание с момента его формирования укладом самой что ни на есть обыденной практики ориентировало индивида не только на «близкого», но и на «дальнего» (отдаленного деятельностью), не только на непосредственное, но и на косвенное (сотрудничество, например), не только на конкретное, но и на абстрактное. Более того, эти дальние, косвенные, абстрактные связи, закрепляясь в запретах, нормах, категориях, средствах самореализации людей, становились общественно необходимой основой частных, индивидуальных проявлений человеческой жизни.
Из всего сказанного следует, что рассуждать о сознании человека как об особого рода вещи непродуктивно и даже вредно. Оно, конечно, является органом жизни человека. Но жизни, не заключенной в границы его тела, а как раз выводящей силы человека за эти границы: в мир взаимодействий с силами других людей, с различными формами реализации этих сил в условиях, средствах и результатах человеческой деятельности. Собственно, жизнь сознания и есть переход через эти границы, а также через границу только биологических возможностей человека или только физических качеств предмета. Эти переходы, как мы уже говорили, могут определяться разными ориентирами: другими людьми, вещами, словами, прочими знаками и т.д. Подобные «выходы» сознания за рамки телесно-предметных определенностей имеют, по сути, единый смысл: связать различные аспекты человеческого существования, отдалившиеся друг от друга в сложном переплетении индивидуальной и коллективной жизни людей. В «приливах» своих сознание дает связное выражение расчлененных моментов человеческого бытия. В «отливах» — оставляет предметные, образные, знаковые свидетельства и отпечатки возможностей этих связей. Отрицая существование сознания в качестве особой вещи, можно ли ставить вопрос: где оно бытует?..
Если учесть, что деятельность людей не только «вписана» в пространство-время, но и сама задает пространственно-временной рисунок человеческого бытия, такой вопрос кажется разрешимым. Бытие человеческого сознания задается социальным временем и пространством. Более того, сознание и есть выражение (а также и способ обнаружения) этого времени и пространства в деятельности людей. Подчеркнем только — социальность пространства и времени должна быть понята достаточно широко, с обязательным включением в социальное телесности и организации человеческих индивидов.
С точки зрения такого подхода ясно, что сознание локализуется в процессе деятельности, есть возникающий и исчезающий момент процесса, одна из форм его сохранения и развития.
Как некая системность, сознание производится каждым индивидом в его особой деятельности (и самодеятельности), где сходятся межиндивидуальные и прочие связи. Но это замыкание различных связей в сознании индивида означает разомкнутость, открытость сознания к общественному, коллективному воспроизводству социального целого. И открытость, развернутость, «проницательность» сознания здесь уже задается структурой этого целого.
Если структура социального целого крепится прочными общественными перегородками, проникающая сила сознания оказывается неразвитой. Оно то и дело «натыкается» на социальные барьеры, на запретные зоны и темы. Оказываясь в клетке ограниченного общественного опыта, сознание не может реализовать свою функцию знания о со-бытии людей, функцию со-знания. В этой ситуации оно «сживается» с доступными ему формами человеческого опыта как с квазиприродными, естественными условиями бытия людей. А недоступные сферы опыта оно насыщает домыслами, иллюзиями, мифами, трактует символически или упускает «из виду».
Если структура общественного целого начинает зависеть от взаимосвязей между деятельностями различных индивидов и групп, тогда сознание приобретает временную и пространственную перспективу проникновения в разные сферы социальной системы. Тогда повышается возможность соединения («сложения и умножения») различных человеческих деятельностей, расширяется доступ индивидов к разным формам опыта.
Анализ становления кооперации в первобытном обществе интересен как раз тем, что он позволяет понять производность вещественно-орудийных комбинаций от усложнения сочетаний индивидных человеческих сил, их согласованной во времени и пространстве процессуальности, т.е. жизненности, совпадающей с бытием самих людей.
Этот анализ позволяет уловить роль кооперирования человеческих сил в расширении горизонтов человеческого сознания, в приобретении им особой стереоскопичности, позволяющей вписывать наглядные образы в скрытые, но вполне реальные связи социальной организации.