Аристотель
Там я увидел учителя тех, кто знает…
Упорядочение всей действительности
К тезису Платона, что природой управляют универсальные законы, его великий ученик Аристотель добавил положение о том, что природа может быть познана с помощью рассуждений и понята вплоть до мельчайших подробностей. Это свое утверждение он подкрепил научными наблюдениями и опытами, которые поражают воображение своим количеством и разнообразием.
Модель из четырех «причин» служит структурным каркасом для всех видов реальности. Возникающая в результате этого система примиряет материализм и формализм, сводит вместе теорию идей-форм Платона и атомистическую теорию Демокрита.
Хотя труды Аристотеля по философии природы интересны и будят мысль благодаря тому месту, которое занимают в истории греческой и средневековой философии, сегодня не его натурфилософия, а его толкование этики, политики и поэзии в наибольшей степени ставит перед нами вопросы, требующие ответа.
«Причины» Аристотеля – это измерения или аспекты вещи, которые ответственны за ее существование и за то, что она именно такая, какая она есть.
Эти измерения таковы: материя – материальная причина; идея – формальная причина; создатель или родитель, благодаря которому вещь появляется на свет, – действенная причина; и применение или цель, для которых существует данная вещь (они есть у каждой вещи), – конечная причина.
Замечание Кольриджа, что «каждый человек рождается либо платоником, либо аристотелевцем», указывает на коренное различие между темпераментами, методиками мышления и достижениями этих двух великих людей, чьи учения были наивысшей точкой развития греческой философии. То, что Платон начал свои проиллюстрированные примерами рассуждения о природе и науке с математики и астрономии, а Аристотель с зоологии и медицины, точно характеризует обоих. Там, где Платон писал блестящие диалоги, наполняя их отвлеченными рассуждениями, Аристотель педантично составлял подробно спланированные профессиональные лекции. Платон, похоже, старался не пользоваться профессиональными терминами, по крайней мере до самых последних своих работ; Аристотель каждое из многих различий, которые требовала провести его философия, помечал отдельным, тщательно продуманным профессиональным термином. Платон с недоверием относился к здравому смыслу, обычаю и эмпирике; Аристотель везде, где только мог, примирял взгляд обыденного сознания на вещи и на способы говорить о них («здравый смысл») с самыми трудными для понимания философскими воззрениями.
Платон и Аристотель похожи удивительно широкой тематикой, жизнеспособностью и оригинальностью своих достижений. То, что Аристотель включил научные коллекции в структуру своей школы, Ликея (другое произношение – Лицей), – великое открытие в области образования; по важности и оригинальности оно лишь немного уступает созданию Платоном Академии. Настойчивые старания Аристотеля показать, что реальность всюду и во всем упорядочена согласно схеме из четырех «причин», дополнили Платоново доказательство важной роли идеи новым убеждением – верой в постижимость и упорядоченность природы. Эта попытка, несмотря на широту размаха, вылядела убедительно. Аристотель поставил себе задачу – не более и не менее – доказать, что весь реальный мир может быть упорядочен с помощью его четырех «причин». В его обширное литературное наследие входят объемистые трактаты по логике, которая в основном не изменилась за 2500 лет; труды по астрономии, химии и биологии, которые оставались образцовыми до эпохи Возрождения; трактаты по метафизике – «первой философии», как называл ее Аристотель, по «практическим наукам» – этике и политике и по поэтике, которые все до сих пор не устарели и остаются интересными.
Этот гигантский замысел обнаружить и показать четыре «причины» во всей реальности вырос из возникшего раньше интереса к порядку. В начальные годы своей работы в Ликее Аристотель впервые систематизировал предметы (риторику, искусство спора, изучение логических ошибок), которые до него никогда не преподавались системно. С этой же целью был написан очерк по истории философии, с которого Аристотель начал свою «Метафизику». Его интерес к истории идей был постоянным, и по спискам и отрывкам его ранних работ видно, что он много лет готовился к написанию этой истории, сочиняя трактаты об учениях или ошибках отдельных философов и школ. Аристотель хотел показать, что мудрецы прошлого не признавали никаких «причин», кроме его четырех, а когда думали, что признают (похоже, это утверждали платоники и пифагорейцы), то на самом деле лишь неправильно говорили о «формальных причинах» Аристотеля. И – в границах того, что было известно науке во времена Аристотеля, – его доказательство удивительно близко к полному!
Один результат настолько интересен, что заслуживает подробного рассмотрения: Аристотелева философия природы больше несовместима с открытиями современной науки, а вот его интерпретации этики и политики, от которых можно было ожидать, что они устареют гораздо раньше, поскольку любое общество изменяется быстрее, чем виды животных или звезды, удивительным образом соответствуют современным требованиям и подсказывают нам такой способ подхода к нашим современным проблемам, который заставляет работать нашу мысль. Почему получилось именно так? Мы обнаружим, что Аристотель применял причинно-следственное объяснение в этих двух областях совершенно по-разному. Коренным различием в путях их применения и объясняется то, что время смогло подтвердить правильность объяснений в одном случае, но опровергло их в другом.
У Аристотеля было три основных отличия от Платона. Во-первых, там, где Платон, похоже, всегда искал новые синтетические подходы, которые заставляли бы пересечься традиционные специализированные направления, Аристотель верил в структуру из частей – и применял такой подход и при чтении лекций в университете, и в научных исследованиях. Аристотель считал, что различные виды реальности имеют каждый характерные для него свойства: звезда, треугольник и государство, хотя и являются все частями бытия, имеют такие важнейшие отличия друг от друга, что Платонова попытка понять их по тому, в чем они формально похожи, вероятно, даст очень поверхностное описание, которое будет неточным. Следовательно, для научного познания мира необходимо каждый из разных видов вещей, которые нужно познать, исследовать по отдельности и иметь профессиональный словарь, чтобы отмечать имеющие какое-то значение типы и различия.
Во-вторых, Аристотель отличается от Платона своим отношением к материализму. Платон нигде не упоминает имя Демокрита, но, как можно судить по различным местам его сочинений, где он критикует материализм, Платон не считал, что атомистическая теория имеет какую-либо ценность как философское объяснение мира. Она должна была казаться ему профессиональной техникой – способом выяснить, как вещи работают, который позволяет определить в лучшем случае условия, но не причины.
Для Аристотеля же и материализм сторонников атомистической теории, и формализм Платона и Академии дают подлинные причинные объяснения. Он постоянно помнил о той философской проблеме, которую ставила перед ним история греческой мысли: какое научное объяснение мы должны считать верной картиной такого мира, в котором возможны одновременно идеализм и механицизм, формализм и материализм? Его синтез, где есть место для обоих этих видов причинно-следственных отношений, представляет собой мощный интеллектуальный инструмент: четыре «причины» Аристотеля устанавливают равновесие между материальным и формальным измерениями действительности.
Третье отличие Аристотеля от Платона – его мнение, что мир состоит из отдельных «субстанций», каждая из которых обладает собственной идентичностью. Мир не просто единая, скрепленная прочными связями система, в которой части подчинены господствующему над ними целому. Но он и не просто скопление огромного множества маленьких твердых частиц, как считали механицисты. Скорее мир – сообщество индивидуальностей: форма и материя, сочетаясь друг с другом, всегда дают в результате своего рода сплав – индивидуальную вещь. Правильная и здравая философия должна отдать должное и требованиям системного единства, и требованиям множественности независимых друг от друга вещей.
В результате всех этих принципиальных различий синтез Аристотеля оказался новаторским. Поскольку позже исторические перемены направили греческую мысль на другие предметы, этот синтез также стал последним словом древнегреческой отвлеченной философии.
Форма диалога не подходила Аристотелю для выражения его философских мыслей. Работы, созданные Аристотелем в пору его творческой зрелости (из которых поразительно много дошло до наших дней), – не диалоги, а записи лекций. Вероятно, они аккуратно редактировались и хранились в библиотеке Ликея, чтобы быть под рукой для справок. Как все записи лекций, они написаны сжатым слогом и вначале читаются с трудом, а профессиональные различия и термины увеличивают эту трудность. Но когда читатель оценит задачу, которую поставил себе Аристотель, – завоевать разумом весь мир, – он начинает смотреть на эти сжатые конспекты по-новому: с волнением и интересом, и оказывается, что записи Аристотеля вполне стоят тех усилий, которые необходимы для их понимания.