Идеи Платона и современные теории образования
Среди тех вопросов, которыми Платон проверял философские учения на истинность, был вопрос, есть ли от данного учения практическая польза. Обсуждение идеи добра в «Государстве» у него завершается «идеальной биографией» – практической схемой, составленной для обучения людей тому, как можно распознать эту наивысшую идею. Поэтому среди многих вопросов имеет смысл задать и такой: позволяет ли система Платона решить какие-нибудь сегодняшние неотложные практические проблемы. Попытаемся же в качестве проверочного примера сделать для идущих сейчас дискуссий об американском высшем образовании то, что сам Платон сделал в прошлом для дискуссий о реальности. Использовав Платонову системную диаграмму в качестве карты для своего случая, мы обнаруживаем, что Платонов чертеж позволяет яснее определить соотношения между школами и теоретиками и что в нем есть для нас программа того, как свести воедино их интуитивные открытия.
Слушая современную дискуссию о высшем образовании, мы различаем среди того, что слышим, аргумент, напоминающий об афинских дискуссиях времен Платона по поводу философии. Чтобы показать значение философии Платона на примере того, «как она работает», я применю эту схему к анализу системы образования – не того, которое было в Афинах при Платоне, а того, которое дают в современных американских средних школах. Так же, как делал Платон в Афинах, я начинаю применять ее в тот момент, когда дискуссия в обществе находится в самом разгаре.
Среди групп, имеющих четкое представление о том, что нужно преподавать сегодня в наших вузах, есть формалисты (которых иногда объединяют всех вместе под названием «гуманитарии»), чье желание – чтобы центральным элементом образования было развитие ума путем выработки у студентов дисциплины и ознакомления их с самыми лучшими достижениями в области литературы, математики и философии. Как пифагорейцы, эти формалисты признают, что третий уровень Платоновой линии – дианойя – имеет значение для людей в их интеллектуальном поиске и взаимопонимании.
Но некоторые модные сейчас теоретики образования, которых мы можем отнести к разряду испытавших влияние экзистенциализма, имеют иную точку зрения. Они рассуждают о ценности любования формой, которое противопоставляют творению формы, поскольку не доверяют никаким условностям, заставляющим студента принять на себя определенную общественную роль. Для них главное – сделать так, чтобы каждый конкретный студент осознал свою неповторимость, свою свободу и возможность полностью стать самим собой. Похоже, они настаивают на том, что у эйказии, совокупности специфических для данного человека ярких образов, занимающей самый нижний уровень «Разделенной линии», должно быть место в теории и практике образования. Разумеется, этим они признают ту истину, которую знал Сократ: что без мотивировки, иначе говоря, без личной заинтересованности человек может запомнить какие-то знания, но не может ни учиться по-настоящему, ни заниматься интеллектуальным поиском. Иметь чистую форму без содержания недостаточно: сам Платон всегда даже свои собственные формалистические идеи окрашивал в яркую поэтичную форму с помощью мифа или конкретной характеристики. Систему, которая до сих пор господствует в американской теории и практике учебного процесса, мы можем назвать прогрессивным образованием. Теоретик-прогрессист верит, что образование должно научить студентов использовать идеи в качестве инструментов. По его мнению, значение слова или идеи определяется их применением, то есть цель высшей школы – дать студенту опыт, который научит его пользоваться этими инструментами. «Я» индивидуума во многом создается обществом, и навыки существования в обществе занимают одно из самых важных мест среди приемов, которыми студент должен овладеть по принципу «делай, как я» за то время, пока находится в школе. Некоторые современные прагматики восхищались греческими софистами и верили, что те во многом были предшественниками прагматизма. Как было отмечено в этой книге в главе о софистике, при сравнении практичного оппортунизма софистов с осторожным рационализмом прагматиков оказывается, что сходства между ними меньше, чем представляется на первый взгляд. Тем не менее прагматик с его определением знания как инструмента и сосредоточенностью на технических приемах и практических целях попадает на «Разделенной линии» туда же, куда и софисты. Основной вклад прагматиков в науку – вывод о том, что идея признается таковой только в случае ее применения на деле, и признание огромной роли навыков и условностей в поведении людей.
Для платоника интересна еще одна деталь: то, что мы вообще специально изучаем образование, стало возможным благодаря общему для всех этих групп идеализму. Все три группы желают полного раскрытия возможностей каждого отдельного человека, прогресса и справедливости в обществе и в далекой перспективе – выживания и улучшения рода человеческого. Такой общий идеал, несомненно, должен быть помещен на самый верхний уровень Платоновой линии. Поскольку эта цель одна и та же для всех групп, они могут корректировать свои верные, но слишком обобщенные конфликтующие между собой требования и выработать компромиссную позицию. А платоник вносит в их дискуссию свой вклад – напоминание о том, что такой идеал существует, что этот идеал важнее любого конкретного набора методов или учебных дисциплин, которые относятся к нему как средства к цели.
Симпатии Платона в философии, вполне естественно, на стороне формалистической традиции, а не материализма. Переходя от экспериментов с меняющимися вещами к узнаванию неизменных типов и законов, мы пересекаем черту, которая отделяет становление от бытия, существующий в пространстве и времени физический мир, где вещи стараются быть собой, но никогда по-настоящему собой не бывают, – от области бытия, мира неменяющихся точных форм-идей, где «каждая идея есть именно то, что она есть».
ПЛАТОНОВА ЛИНИЯ И СОВРЕМЕННЫЕ ДИСКУССИИ ОБ ОБРАЗОВАНИИ
Примечание. Наблюдателю-платонику кажется, что каждая группа теоретиков, упомянутая здесь, открыла, насколько велика роль одной из многих сторон сложной действительности. Каждая группа права, подчеркивая, что эта сторона действительности необходима для достижения общего идеала, и каждая не права, поскольку ее взгляд на существующую ситуацию слишком узок, и она считает, будто ее программа противоречит всем остальным или исключает их. Идеализм, если он принимает форму хвалебных речей и не обращает внимания на технику достижения идеала, может быть таким же односторонним, как любая другая теория.
Универсальное научное знание возможно потому, что в самой действительности присутствует этот мир неизменных идей, устанавливающих границы и задающих направление процессов в том мире, который изменяется в пространстве и времени. Пифагорейцы в Платоновой истории философии представляют собой первый этап открытия человеком того, что существуют вечные сущности-идеи – треугольники, множества и соотношения, проявлениями которых являются окружающие нас многочисленные объекты. Как бы трудно ни было объяснить, каким образом частные случаи одной такой идеи «участвуют» в ней, именно открытие этого измерения действительности, по мнению Платона, сделало возможным научное толкование чего бы то ни было.