Эпистемология и критика познания

Во многих отношениях учение Локка находится на пересечении разных идейных направлений. Корни его философии восходят к сторонникам концепции естественного права, а также к номиналистам (Оккам). На него оказал влияние рационалист Декарт, хотя он и выдвинул против картезианского рационализма эмпирицистские аргументы. Локк был предтечей эпохи Просвещения и одновременно предшественником британского эмпирицизма, философского течения, которое резко критиковало некоторые аспекты философии Просвещения [см. критику Юмом понятия разума].

Рационалисты полагали, что ясные понятия дают нам познание реальности. Если мы имеем ясное понятие, то мы обладаем надежным познанием. Они очень доверяли нашей способности получать достоверное знание, при условии правильного использования нами разума [см. Рассуждение о методе Декарта]. Верно, что рационалист Декарт апеллировал к сомнению, но только как к средству обращения познания на правильный путь.

Однако рационалисты спорили по поводу того, что является ясным и отчетливым, то есть, так сказать, истинным. Эти споры, в свою очередь, представляли собой благодатную почву для выдвижения аргументов против рационализма. Одним из таких стандартных аргументов, от Локка до Канта, было то, что постижение понятий не влечет необходимо постижения чего-либо реального. Наше ясное понятие о совершенном коте, который умеет читать и писать, еще не означает, что такой кот существует! Точно так же из ясного понятия о Совершенном Существе, о Боге, не следует, что Он существует. Мы не можем заключать от понятия к существованию.

Локк использует сомнение в качестве не только одноразовой акции, которая может привести к получению безошибочного знания, но и установки на постоянную проверку. Ведь процесс познания дает не окончательный, а некоторый промежуточный результат. Поэтому наша задача заключается в постоянном и критическом совершенствовании имеющегося знания, как это и происходит в естественных науках.

Под влиянием пробуждающихся естественных наук Локк в отличие от рационалистов Декарта, Спинозы и Лейбница приходит к иным установкам и познавательным идеалам. Напомним читателю, что Локк особенно интересовался медициной, эмпирической наукой, в которой ключевую роль играют наблюдение и классификация. Уже в Античности существовала связь между медицинской наукой и философией, ориентированной на опыт и скептически относящейся к теории (Гиппократ).

Подобно большинству философов XVII–XVIII вв., как рационалистов, так и эмпирицистов, Локк много занимался эпистемологией. Как и они, он пытался выяснить, чего может достичь человеческое познание. Где находятся его границы? Это очень важный вопрос. Ведь открыв эти границы, мы можем надеяться освободить себя от веры в истинность того, что истинным не является. Для рационалистов с их критикой познания эпистемология является плацдармом для создания философских систем. Для Локка и других эмпирицистов, напротив, терапевтическая и способствующая развитию науки критика знания является самостоятельной целью. Это связано с тем, что эмпирицистский анализ познания ведет к более осмотрительной точке зрения на наши познавательные способности. Понимание, достигаемое посредством одних понятий, является скудным и проблематичным. Подлинное приобретение знания происходит в эмпирических науках, в которых ученые продвигают познание вперед посредством проверок и постепенных улучшений.

Эпистемологическая «очистительная» работа Локка направлена не на одно лишь философское познание. Он не только пытается выяснить, чем является познание, но и стремится обеспечить прирост знания, проложить дорогу для прогресса познания в естествознании. Философия не является царицей наук, но она может послужить естествознанию — например, проясняя его понятия и разоблачая псевдознание.

Прояснение понятий необходимо по многим причинам. Если мы используем неясные понятия, то другие не в состоянии понять, что мы имеем в виду. Если сказанное нами может быть истолковано разными способами и есть основания утверждать, что одна интерпретация является истинной, а другая ложной, то мы не можем настаивать на сказанном до выяснения того, какую из интерпретаций мы имели в виду. Поэтому в интеллектуальной дискуссии и научной деятельности императивным является требование четкого выражения мыслей.

Согласно Локку, и язык ученых легко может превратиться в жонглирование абстрактными и нечеткими словами и фразами, которые выглядят содержащими глубокую мудрость, но на самом деле являются только злоупотреблениями языка. Вычурные слова и фразы, являющиеся в действительности банальными и очень спорными, могут придать тем, кто их употребляет, ложный вид настоящих мудрецов. В свою очередь, те, кто слышит их, чувствуют себя глупцами и невежами и могут воспринимать их как знатоков. (Ср. с жаргоном, используемым современными экспертами.) Итак, язык может обманывать нас. Это относится как к говорящим, так и к слушающим. Те, кто использует нечеткие и абстрактные понятия, обычно делают это с наилучшими намерениями. Поэтому часто их трудно убедить в том, что они неправильно пользуются языком.

Для Локка типичным примером того, как нечеткие спекуляции могут производить впечатление глубокой истины, является традиционное философское использование терминов типа субстанция, врожденные идеи, бесконечность и т. д. Поэтому борьба против вводящих в заблуждение абстракций является важной терапевтической деятельностью, в ходе которой пользователи языка могут быть избавлены от заблуждений. Здесь становится очевидной близость Локка эпохе Просвещения: прояснение языка служит освобождению, эмансипации от унаследованных ложных представлений. Оно избавляет человека от фанатизма, основанного на смутных и искаженных мнениях. Оно делает возможным разумное общение как в публичной сфере, так и в науке.

Убеждение в том, что философская деятельность имеет терапевтическую функцию, восходит к Сократу. Это убеждение в том или ином виде разделялось эмпирицистами, рационалистами и философами Просвещения. В наше время его придерживаются различные философские течения, например экзистенциализм, аналитическая философия и социальная философия. Конечно, терапевтическая функция философии понимается по-разному, в зависимости от ее роли в экзистенциальном озарении у Ясперса (Jaspers, 1883–1969), аутентичности у Хайдеггера (Heidegger, 1889–1976) и критике политической идеологии у Хабермаса (Habermas, 1929). Характерным для этой многосторонней традиции является рассмотрение философии как формативной и проясняющей деятельности, а не как собственно науки, предполагающей общезначимые ответы и результаты. Философия является дорогой, то есть философское мышление и вопрошание говорят нечто только тем, кто идет по ней.

Можно сказать так. Быть рациональным означает обладать волей к поиску истины и проверке собственных мнений, что предполагает их испытание в открытой и свободной дискуссии с другими. Следовательно, поиск истины предполагает определенную интеллектуальную свободу и терпимость. Предпосылкой нашего обсуждения с другими людьми сложных научных и политических проблем является то, что мы не исключаем, что могут быть правы и другие, что мы можем научиться у них. Следовательно, дискуссия предполагает установку на антидогматичность и открытость. Исходя из имеющихся аргументов, мы полагаем, что то, что мы думаем, является правильным. Однако мы немедленно изменяем свою точку зрения в соответствии с изменением аргументов. Мы изменяем ее только тогда, когда этого требуют аргументы. Сказанное указывает на определенную связь эпистемологии и социальной философии.

Однако что такое убедительный аргумент? Этот вопрос и сегодня остается дискуссионным [Здесь можно сослаться на дебаты в философии науки, которые начались с логического позитивизма и тезиса Поппера о фальсификации. Они были продолжены спорами по поводу концепции Куна, а также позиций Апеля и Хабер-маса (Гл. 29 и 30).].

Итак, мы видели, что Локк выступает в роли вдохновителя новой научной культуры, которая формировалась в среде просвещенной и прогрессивно мыслящей буржуазии Англии конца XVII в. Он знаменует собой наступление эпохи Просвещения. Далее мы увидим, как Локк создавал политическую философию, которая соответствовала новым условиям. Но вначале кратко рассмотрим его эпистемологическую позицию.

Локковская критика познания требует как прояснения языка, так и эмпирического обоснования. Она связана с общей точкой зрения Локка на познание. Касаясь вопроса об источниках нашего познания, Локк утверждает: «Откуда получает он [ум] весь материал рассуждения и знания? На это я отвечаю одним словом: из опыта. На опыте основывается все наше знание, от него в конце концов оно получается» [Д.Локк. Опыт о человеческом разумении. — В кн.: Д.Локк. Соч. в трех томах. Т. 1.— М., 1985.-С. 154.].

Локк убежден в том, что материал мышления и познания происходит из опыта. Следовательно, мы должны заключить, что то, что не построено на этом материале, не есть подлинное знание. В таких случаях мы используем слова без опоры на опыт, а то, что мы говорим, не может быть признано в качестве знания.

Однако что такое опыт? Само это слово имеет много значений. Мы говорим, например, о религиозном опыте, профессиональном опыте и чистом чувственном опыте. Локк различает опыт как внешнее восприятие (ощущения — sensation) и опыт как внутреннее восприятие наших ментальных действий и состояний (рефлексию— reflection). То, что мы приобретаем посредством этого опыта, есть, по сути, простые идеи (впечатления). Локк говорит об опыте аналогично тому, как это делает психология восприятия и интроспекции, предполагающая, что существуют основные когнитивные элементы, то есть «атомарные» чувственные впечатления.

В общем Локк полагает, что подобный основной опыт приобретается пассивно. Затем пассивно приобретенные простые идеи активно обрабатываются рассудком. Таким образом, у людей возникает богатое разнообразие сложных идей (представлений). Часть из них возникает в силу того, что простые идеи, которые регулярно появляются вместе, ведут к составным представлениям. Например, отдельные регулярные идеи о сторонах дома ведут к представлениям о доме в целом. В образовании других сложных представлений, типа идеи кентавра, субстанции или частной собственности, творческую роль играет в основном рассудок.

При таком подходе принципиально важным является вопрос о том, в какой степени мышление и познание, основывающиеся на опыте как материале, то есть на простых идеях, сообщают нечто отличное и большее, чем эти идеи. Другими словами, либо познание есть не что иное, как сумма идей восприятия, на которых оно построено, либо оно содержит в себе нечто большее.

Здесь мы сталкиваемся с проблемой редукции, аналогичной той, которую мы обсуждали в главе о Гоббсе. Редуцируются ли часы к своим частям? Если мы отвечаем, что познание редуцируется к своим частям, то мы оказываемся на радикальной эмпирицистской позиции. Познанием является только то, что полностью сводится к опыту. Более того, когда опыт интерпретируется как простые идеи восприятия, то этот тезис говорит, что познанием является только то, что может быть полностью и целиком проанализировано с помощью простых (внутренних и внешних) идей восприятия.

С другой стороны, если мы утверждаем, что познавательный процесс начинается с простых идей восприятия (в этом смысле опыт является материалом познания), а познание предполагает и нечто качественно отличное от их суммы, то мы приходим к другому тезису. Его более точная формулировка зависит от того, как понимается формирование познания, основанного на материале простых идей восприятия.

Первая альтернатива приводит к постановке ряда сложных проблем. Например, одна из них связана с проблемой самореференции: может ли сам этот тезис быть редуцирован к простым идеям восприятия? Из этой альтернативы также следует, что локковская эпистемология (в упомянутой эмпирицистской трактовке) находилась бы в резкой оппозиции к его политической теории с ее явно рационалистическими элементами, например понятиями прав человека и частной собственности. Таким образом, имеются основания для того, чтобы согласиться со второй альтернативой в трактовке локковской позиции, а именно: познание возникает из опыта (простых идей восприятия и рефлексии), но рассудок активно перерабатывает этот материал, что приводит к появлению чего-то качественно отличного от простых идей. (Часы качественно отличаются от своих частей, хотя и состоят из них).

Согласно этой эпистемологии, человеческий рассудок играет активную роль в формировании познания. Что касается вопроса об общезначимости идей, то проверка заключается в сведении их различных элементов к простым идеям восприятия. Но эта проверка не означает, что сложные идеи в принципе являются суммой простых идей восприятия. Она выражает только то, что отдельные простые данные восприятия (simple experiences) как материал для познания являются необходимым, но недостаточным условием познания. Если это условие не выполняется, то мы не обладаем познанием.

В качестве примера Локк рассматривает понятие о бесконечности. Выражает ли это понятие познание или псевдопознание? Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо изучить, как возникло это понятие. При этом, согласно Локку, мы обнаружим, что у нас нет непосредственного опыта бесконечности. Приобретаемое нами в опыте, точнее в восприятии, знание относится, например, к тому, что любой отрезок всегда может быть увеличен на определенную величину. Если мы вообразим, что этот процесс продолжается без перерыва, с постоянным добавлением все новых отрезков к линии, то мы придем к «граничному понятию» бесконечной линии. Соответствующие соображения применимы и ко времени. Согласно Локку, это показывает, что наше понятие бесконечности в основном оправдано при условии, что мы не приписываем этому понятию больше, чем на то имеется опытных оснований. Например, мы не должны утверждать, что существует нечто бесконечное. У нас есть только право утверждать, что мы можем вообразить бесконечность путем обобщения имеющегося опыта и использовать полученное таким образом понятие бесконечности.

Ясность и отчетливость понятия бесконечности не гарантирует, что оно является эпистемологически приемлемым. (Эта критика направлена в адрес декартова положения о том, что ясность и отчетливость понятия влечет существование сущности, которую оно обозначает). Мы можем говорить лишь о том, что существует только при наличии эмпирических свидетельств. Проверка познания основывается на эмпирическом обосновании, а не на личном опыте. Здесь недостаточно ясности наших личных ощущений. Необходима проверка восприятия или интроспекции.

Локковская точка зрения на возникновение познания может быть описана следующим образом. Когда мы появляемся на свет, мы похожи на чистый лист бумаги (tabula rasa). У нас нет никаких «врожденных идей». Мы воспринимаем от внешних вещей идеи восприятия (simple ideas of perception), образованные из подлинных свойств вещей и чувственных качеств, которые люди добавляют к ним. Благодаря способности к ментальным операциям мы также обладаем простыми идеями рефлексии. Как говорилось выше, из этого материала рассудок формирует различные виды сложных составных идей. В результате мы приходим к познанию, основывающемуся на простых идеях восприятия и рефлексии, но не сводящемуся к ним.

Во времена Локка обычно проводилось различие между первичными и вторичными качествами. В рамках механистической картины мира было естественно считать, что внешние объекты обладают только свойствами типа протяжения, формы, твердости, то есть так называемыми первичными качествами, без которых нельзя мыслить вещи. Эти первичные качества адекватно копируются нашими органами чувств в форме соответствующих идей. Однако в дополнение к ним мы воспринимаем с помощью органов чувств вкус, запах, цвет, тепло и т. д. Они являются вторичными качествами, которые не основаны непосредственно на соответствующих первичных качествах вещей. Чувственные, или вторичные, качества порождаются благодаря действию на наши органы чувств определенного расположения и сочетания первичных качеств вещей, а также количественных сил между вещами. В этом состоит тезис о субъективности чувственных качеств: чувственные качества зависят от нас, то есть от субъекта.

Естественно может возникнуть вопрос об обоснованности разделения чувственных качеств (например, цвета) и первичных качеств (например, протяжения). Можно ли вообразить протяжение без цвета? Если нет и если одновременно мы думаем, что цвет является свойством, зависящим от познающего субъекта, Тогда проблематично утверждать, что первичные качества (например, протяжение) не зависят от человека. Однако если все свойства, включая так называемые первичные качества, зависят от познающего субъекта, то мы приходим к идеализму: мы не можем больше говорить об объективно существующих свойствах в природе, то есть о свойствах в вещах, свойствах, которые не зависят от субъекта.

Подобные вопросы явились одним из импульсов развития английского эмпирицизма (Беркли, Юм).

Можно также спросить, каким образом мы можем знать что-либо о внешних вещах, если верно то, что чувственные впечатления на сетчатке глаза (и в других органах чувств) являются исходной и единственной основой нашего познания. Если мы видим не дерево в окружающем лесу, а только «образ дерева» на сетчатке, то мы не можем с уверенностью знать, что в лесу существуют деревья. Поэтому эпистемологическая модель, которая рассматривает чувственные впечатления внешних вещей в качестве исходного пункта познания, является весьма проблематичной.

Сказанное выше является примером стандартной критики против так называемого репрезентативного реализма, то есть против эпистемологии, которая утверждает, что внешние вещи существуют независимо от нашего сознания (эпистемологический реализм), но что эти вещи доступны нам только с помощью картин, представлений, в наших органах чувств. Эта модель познания, претендующая на объяснение того, как мы познаем внешний мир, приводит к тому, что мы просто не в состоянии иметь доступ к этому миру. В дальнейшем аналогичные аргументы против эпистемологии Локка были выдвинуты эмпирицистами (Беркли).

Наконец, неясно и то, чем являются простые идеи восприятия. Когда я читаю эту книгу, то что является отдельной простой идеей восприятия: книга в целом, конкретная страница, одна строка, одна буква, часть буквы или что-то еще иное? Поэтому принято подчеркивать двусмысленность локковского употребления слова идея. Частично оно указывает на понятие, частично — на непосредственные чувственные впечатления [Проблема таких непосредственных чувственных впечатлений стала предметом длительной и сложной дискуссии в английской философии. См. споры о так называемых чувственных данных, например Джордж Эдуард Мур (George Edward Moore, 1873–1958) и Алфред Джулиус Айер (Alfred Jules Ayer, 1910–1989).].

В принципе сложные, составные идеи бывают двух видов. Первые предполагаются относящимися к состоянию дел во внешнем мире, вторые — к отношениям между понятиями. Познавательная проверка второго типа составных идей заключается в выяснении их согласованности, то есть того, в какой степени идеи соответствуют друг другу. Что касается первого типа, то кроме этого требуется и выяснение их соответствия простым идеям.

Локк полагает, что можно проверить аксиомы этики и математики [Опыт о человеческом разумении, Книга IV, Глава III, 18. — В кн.: ДЛокк. Сочинения. В трех томах. Т. 2. — М., 1985. — С. 24–26.]. Он позволяет себе говорить о понятиях Бога и субстанции, но настаивает на том, что все понятия, которые выражают составные идеи, нуждаются в анализе. Это относится к понятиям типа добродетели, долга, силы, субстанции.

Хорошо известен локковский анализ понятия субстанции. Мы часто наблюдаем, что некоторые простые идеи появляются вместе в определенных сочетаниях. Поэтому мы говорим, что эти идеи связаны с одной и той же вещью, и присваиваем им общее имя. Так, например, свойства круглое, зеленое, кислое, твердое и т. д. появляются в связи с тем, что мы называем неспелым яблоком. В нашей повседневной жизни мы рассматриваем неспелое яблоко как некоторую вещь. С помощью анализа мы устанавливаем, что сложная идея, которой мы обладаем, составлена из набора свойств, которые постоянно появляются вместе. Однако когда мы говорим о незрелом яблоке, как будто бы оно существует помимо отдельных воспринимаемых свойств, мы говорим о том, о чем не можем иметь чувственных впечатлений. Это нечто, которое определенным образом «лежит» под свойствами и связывает их вместе, часто называют субстанцией (подлежащим).

Локк не утверждает, что мы должны прекратить говорить о субстанциях или вещах. Он сам говорит о них. Он считает, что мы должны с помощью анализа выяснить, что в этом случае мы имеем понятия совершенно другого рода, чем когда речь идет о простых воспринимаемых свойствах. При такой интерпретации позиция Локка заключается не в том, чтобы заставить нас изменить наше употребление языка, а в том, чтобы при употреблении таких сложных понятий мы в большей степени осознавали, что мы говорим с их помощью.

Локк не придерживается радикального эмпирицизма («только то есть знание, что может быть прослежено до простых впечатлений опыта»). С одной стороны, он является сторонником умеренного эмпирицизма (см. его критику понятий субстанции и бесконечности). С другой стороны, он придерживается и рационалистической позиции (см. его точку зрения на доказательства в этике). Поэтому неправильно считать Локка «отцом эмпирицизма», если под эмпирицизмом понимать его более радикальный вариант. Однако Локк внес существенный вклад в основание традиции, которая идет от Беркли и Юма, например к логическим эмпирицистам. У этих философов действительно можно обнаружить весьма радикальные эмпирицистские утверждения.

Слово эмпирицизм также используется для обозначения установок и точек зрения, которые не характеризуются радикальной эпистемологической позицией. Оно скорее выражает позитивное отношение к опытным наукам и установку на сомнение касательно логически неясных и эмпирически непроверяемых спекулятивных систем. Подобная скептическая и открытая установка вместе со стремлением к понятийной ясности и опытной проверке стала одной из важных особенностей интеллектуальной жизни XVIII в., особенно в Британии. Если мы называем эту установку эмпирицизмом, то становится понятным, что к этому эмпири-цизму не относятся ранее упомянутые возражения против радикальной версии эмпирицистской теории познания. Используя терминологию, в которой эмпирицизм является такой установкой, можно смело назвать Локка эмпирицистом. Однако сомнительно, что он может быть назван «отцом этого эмпирицизма», так как определенная «эмпирицистская установка» может быть найдена и у предшествующих философов. К сказанному можно добавить, что такая «эмпирицистская установка» сегодня является интегральной частью нашей научной цивилизации [Локк выступал в роли Фомы Аквинского своего времени в том смысле, что он, как и Фома, пытался концептуально выразить дух современной ему эпохи. Поэтому неоднозначность его философии может быть связана с неоднозначностью его времени. В эту эпоху существовали не только различные формы философского мышления, но и само общество было фрагментировано и находилось в состоянии изменения. Неоднозначное понимание Локком рассудка и опыта позволяет прочитывать его как с позиции предшествовавшей ему философии, так и с позиции философии, возникшей после него. В первом случае речь может идти, например, о позиции Фомы Аквинского, утверждавшего, что рассудок создает абстракции на основе чувственно данного материала, а во втором случае о позиции Канта, считавшего, что рассудок своей активностью с помощью «трансцендентальных форм» формирует материал опыта.

В свете этого «эмпирицистская установка» может быть рассмотрена как ситуативно определяемая существующими социальными институтами и практикой, например торговлей и технологией, а не теоретическим отношением к миру. Тогда радикальный эпистемологический эмпирицизм может быть понят как попытка концептуально выразить эту установку. (Напротив, рационализм, например Декарта, предстает в качестве иной попытки концептуального осмысления во многом сходной ситуации. Поэтому у эпистемологических теорий Декарта и Локка существует некоторое общее основание, благодаря которому противоположность этих теорий не казалась бы столь явной, если бы рационализм и эмпирицизм не сопоставлялись посредством своих радикальных эпистемологических форм).].

В связи с обсуждаемым вопросом можно говорить и о так называемых концептуальном и верификационном видах эмпирицизма [См. A. Wedberg. A History of Philosophy. — London, 1982-84.]. Упрощенно говоря, эпистемологически концептуальный эмпирицизм считает, что понятия возникают из опыта, а верификационный эмпирицизм полагает, что утверждения подтверждаются опытом (в конечном счете, наблюдением). В зависимости от представлений о понятии и опыте и от способов истолкования верификации и фальсификации утверждений (как теоретических высказываний, так и высказываний о непосредственных наблюдениях) существуют многие виды концептуального и верификационного эмпирицизма. Концептуальный эмпирицизм стремится выяснить, что делает понятия осмысленными. (Осмысленное использование понятий является необходимым, но не достаточным условием для истинности утверждений). Целью верификационного эмпирицизма является прояснение того, каким образом мы подтверждаем и опровергаем утверждения на каком основании можно считать истинными или ложными как теоретические утверждения, так и высказывания о непосредственных наблюдениях.

Во многих отношениях споры вокруг научной методологии (Карнап, Поппер, Кун, см. Гл. 29) являются дискуссией по поводу верификационного эмпирицизма. Один из ее важных моментов заключается в следующем. В какой степени мы можем знать, что утверждения являются истинными или общезначимыми, если они не могут в конечном счете подтверждаться наблюдением? Другой важный момент связан с отношениями между разными видами опыта (чувственное восприятие, опыт трудовой деятельности, жизненный опыт) и тем, что это означает для концептуального эмпирицизма.